Вячеслав Демидов - Как мы видим то, что видим [издание 3-е , перераб. и доп.]

Все время проявляется правило: мы часто, очень часто видим что-то именно таким не потому, что оно такое, а потому, что знаем (воспитаны!), каким оно должно быть. Прошлый опыт властно диктует свою волю. И вот вопрос: связаны с жизненным опытом иллюзии? Будут ли они разными хотя бы по силе у людей с разным жизненным багажом?

Этот интереснейший вопрос решала среди прочих та экспедиция в глухие районы Узбекистана, в которой участвовал будущий академик Лурия в начале 30-х гг. Советская власть еще только начинала в этих местах преобразование жизни. Рядом с женщиной-активисткой и студенткой медицинского училища можно было встретить женщину, которую называли «ичкари»: она никогда не выходила за порог женской половины дома. Обреченные проводить всю жизнь в чрезвычайно узком кругу интересов и впечатлений, «ичкари» отличались очень своеобразным мышлением.

Оно проявлялось, например, в ассоциациях, которые вызывали у них геометрические фигуры. Нарисованный на бумаге круг был для них не кругом, а только ситом, тарелкой, ведром, луной. Квадрат воспринимался как дверь, доска для сушки урюка, треугольник – как амулет, украшение... И если контур треугольника был обозначен не сплошными линиями, а рядами точек или звездочек, он сразу терял свое прежнее значение и становился бусами, вышивкой, циферблатом часов, звездами на небе. Перед участниками экспедиции открылась небывалая возможность проследить, как по мере роста образованности и вовлечения человека в общественную жизнь изменяется характер работы его зрительного механизма.

Это особенно хорошо вырисовывалось на иллюзиях. В частности, на такой известной, как два одинаковых кружочка, из которых один играет роль сердцевины цветка с крупными, а другой – с мелкими лепестками. По контрасту с обрамлением первый кружок видится уменьшившимся, а второй увеличенным. Однако женщины «ичкари» оказались «иллюзиеустойчивыми»: лишь треть участниц опыта поддавались такому обману зрения. А чем образованнее была группа испытуемых, тем выше становился процент замечавших иллюзию: учащиеся курсов дошкольных воспитательниц – 64, колхозные активистки – 92.

Рис. 26. На этой картинке мы всё видим явственно только потому, что наш мозг умеет мгновенно оценивать текстуры и их статистические данные

Оно и понятно: поскольку перцептивная модель мира формируется на основе опыта, то, естественно, она у этой категории испытуемых была уже иной, нежели у «ичкари». Наши недостатки суть продолжение наших достоинств, это известно было и тысячелетия назад. Аналогичные обследования, проведенные зарубежными учеными в Африке, дали сходные результаты. Иллюзии, обычные для жителей городов, то есть в «мире прямых линий и прямоугольников», почти полностью отсутствуют у жителей племен, обитающих в круглых деревенских хижинах: соотношение 64 к 14.

Да, более обычные события кажутся истиннее, нежели менее обычные...

В Третьяковской галерее есть петербургский пейзаж знаменитого рисовальщика графа Ф.П. Толстого (1763...1873). Он прикрыт полупрозрачной калькой, у которой слегка загнулся уголок. И хотя очень многие знают, что калька нарисована, все поддаются искушению ее приподнять. Вероятность столь необычного рисунка не принимается во внимание перцептивной моделью, и она подсказывает наиболее естественное решение.

Оценка вероятностей ради обретения истины – вот суть работы нашего аппарата восприятия... 

Обезьяны любят рисовать. Обычно они чертят красками на бумаге бессмысленные полосы и закорючки. Однако в один прекрасный день молодая шимпанзе Мойя нарисовала нечто, напоминающее не то рыбу, не то самолет. Когда ее спросили, что это такое, она ответила: «Это птица».

Да, именно так: ответила! Мойя, как и другие молодые обезьяны – Пили, Татус, Коко и Уоши, – обучена специальному языку знаков и умеет составлять простые, лишенные грамматики, но все же понятные фразы. И отсутствием грамматики, и небольшим, около 300 слов, запасом «обезьяний язык» напоминает речь полуторагодовалого ребенка.

И, подобно постигающему мир ребенку, Уоши могла долго изучать свою физиономию в зеркале, а потом протянуть к изображению руку и сказать ошеломленному экспериментатору: «Это я», поставив под сомнение известный тезис, будто животные не способны выделить себя из окружающего мира (не забудем, конечно, что обезьяна оказалась столь интеллигентной благодаря общению с людьми). Что еще интереснее, Уоши стала самостоятельно учить своего сына языку знаков, и пятилетний детеныш усвоил их почти 50!

Так вот, Мойя нарисовала птицу.

Затем в присутствии целой комиссии экспертов она еще раз нарисовала птицу, а потом кошку и клубничку. Рисунки, конечно, были далеки от шедевров изобразительного искусства. «Но ведь ей всего три с половиной года, – объясняла Беатрис Гарднер, вместе со своим мужем Аленом проводившая эти необыкновенно интересные исследования. – В таком возрасте и ребенок рисует немногим лучше...»

Чем дальше, тем больше стирается такая четкая когда-то грань между способностями высших животных и человека.

Например, считалось (что особенно отстаивали марксисты-ленинцы), будто исключительно человек умеет пользоваться орудиями труда, которые сам для себя изготовил. А любое животное, в том числе обезьяна, лишь случайно употребляет палку или камень как подсобное средство. Но кинопленка зафиксировала: обезьяна берет или выламывает не первую подвернувшуюся палку, а только ту, которая подходит ей как орудие.

Это сенсационное наблюдение произвели сотрудники лаборатории физиологии приматов Института физиологии им. И.П. Павлова под руководством доктора медицинских наук Леонида Александровича Фирсова. Они выпустили группу обезьян на маленький островок посередине озера Язно в Псковской области и отсняли потрясающе интересный фильм, который не раз показывался по телевидению.

Вот, например, шимпанзе Сильва достает конфету из глубокой ямки, куда ее рука не может проникнуть. Сначала сломала и очистила от сучков одну палку; когда убедилась, что та коротка, – выломала другую, подлиннее, затем третью, еще более длинную, и на четвертый раз именно такую, какая требовалась. Ее сородич Тарас применяет палку как упор, не дающий захлопнуться дверце ящика с лакомством. «Палка в руках шимпанзе становится универсальным предметом, – говорит профессор Фирсов. – А ведь способность любую рогатину, хворостину превратить в нужный для каждого конкретного случая предмет дает основание рассматривать этот предмет как орудие, ибо он приобрел обобщенный характер. Такое поведение обезьян аналогично деятельности древнего человека. Стало быть, вопрос об «орудийной деятельности», разделяющей нас, людей, и животных, неожиданно усложняется».

Корреспондент «Известий» А. Ежелев, беседующий с ученым, задает вопрос: «Если поверить в то, что приматы способны к обобщениям, то не рядом ли и абстрактное мышление?»

«Одно и то же физиолог может назвать обобщением, а психолог – абстракцией», – следует спокойный ответ.

Рис. 27. С помощью таких картинок-знаков обезьяны в лаборатории общаются с людьми

Действительно, обезьяны, научившись выбирать более крупный одиночный предмет, совершенно не замечают изменений условия задачи, если приходится делать выбор между большим и меньшим множеством знаков на карточках. Выходит, обезьяны способны к некоторым обобщениям, а от обобщения рукой подать до понятия...

(Забегая вперед, скажем, что сегодня благодаря исследованиям сотрудников Лаборатории зрения стало ясно следующее: абстрагирование в смысле неизменности, т.е. инвариантности формы, и обобщение в смысле объединения пространственных свойств, – эти действия производятся разными областями мозга. Причем инвариантное описание – высшее достижение эволюции.)

Правда, нередко приходится слышать утверждение, что понятие неотделимо от слова. Однако такую нераздельность демонстрирует человек, а у других животных, говорит Фирсов, понятия просто другие, более низкие по сравнению со словесными человеческими. Но лишь только обезьяны оказываются под влиянием человека, то есть попадают в социальную среду, они приобретают и возможность отразить свои примитивные зрительные или бессознательные понятия с помощью придуманных человеком знаков. Придуманных специально для обезьян, не владеющих речью.

Очень характерны в этом отношении опыты, проведенные в Калифорнийском университете Д. Примаком, который использовал для общения с шимпанзе Сарой жетоны разных форм. Животное охотно выкладывало последовательность «Мери – дай – Сара – банан» и отказывалась от выполнения серии «Сара – дай – Мери – банан», сулящей менее приятную для Сары перспективу.